12
августа
2006

Стараться слушать не только «АукцЫон»

леонид федоров аукцыон

Леонид Федоров (группа «АукцЫон»). Фото: 2016 год

Леонид Федоров

— Леонид Валентинович, в одном из ваших интервью вы сказали, что произведения, которые появляются сейчас, не несут той силы и мощности, как музыка прошлого. Так ли это?
— Есть книжка «Конец линии композитора». Разговор тогда шёл о конкретной композиторской музыке. О музыке, как мы понимаем, классической. Она перестала являться тем, чем была в XVII–XIX веках. Это не говорит о качестве музыки. Разговор идёт о некоей духовности, энергетическом посыле. Было время, когда Бетховен был не просто великим композитором, а вершиной духовной жизни. Он представлял верх интеллектуальной мощи европейской цивилизации в тот момент. Именно его творчество явилось как бы квинтэссенцией своего времени. В ХХ веке композиторская музыка, несмотря на то, что были великие композиторы, перестала быть ведущей. Властителями дум стали абсолютно другие вещи: джаз, рок-н-ролл и прочее. Музыка перестала быть ведущей. То, что сейчас называется музыкой — немножко другое. Не значит, что хуже. Для того чтобы она стала ей, ничего не надо делать. Потому что она ей никогда не станет. Обратно все не вернётся.

справка

Википедия

Леонид Валентинович Фёдоров
АукцЫон, Поп-механика
музыкант, композитор, продюсер Санкт-Петербург / Россия
Дата рождения: 8 января 1963

О религии

— Может быть, дело в религиозности?
— Дело не в религиозности как таковой. Дело во властителях душ. И во времена Бетховена были музыканты, типа менестрелей, трубадуров, мощное явление, которые пели песни развлекательного жанра. Но они были маргинальным слоем, состоянием. И их потихонечку задвинули.

Сейчас все наоборот. Трубадуры вылезли наверх. Все большие сцены и экраны занимают идолы — рок-музыканты, а в маргинальном положении находится классический музыкант. Произошла смена эпох. Почему и говорилось о конце композиторской музыки. Конец ее влияния, фавора культурной жизни. В книге речь идёт не о музыке, а больше о духовности, о том, в каком состоянии находится музыка в мире, в человеке, о влиянии культурной музыки сегодня. А музыка как таковая ни при чём. Она есть. Значимыми будут какие-то другие вещи. Смешно было бы во времена Бетховена думать о том, что будет какой-то «Битлз». Что это такое для того исторического момента? Какие-то люди из подворотни. И все. Тогда тоже такие были.

Речь идёт о композиторском искусстве, его мощи, которое сейчас утрачивается. Остались, конечно, композиторы, много, но…

Вопрос не о религиозности, а в отношении с Богом. После того, как Ницше сказал, что Бог умер, изменилось отношение к нему. Во времена Пёрсела было немножко другое отношение к Богу, а во времена еще более древние, григорианской музыки, несли свой колорит.

Как началась композиторская музыка в XIII веке? Это являлось выходом, когда человек почувствовал, что он более свободен. Во время григорианской музыки не было такого понятия религиозный — нерелигиозный. Были определённые музыкальные каноны, которые нельзя было изменять. Это была композиторская догма. Первый композитор сказал: «А почему это должно быть так? Я думаю, что должно быть так!» С этого и началась композиторская музыка. А теперь она закончилась…

Опера — вершина композиторского искусства. Это зрелище. А сейчас ТВ, кино, да что угодно.
Компьютеры… Язык другой. Появился и развивается. И когда говоришь об опере, имеется в виду ретро, установившаяся форма, которая была когда-то давно. Наверное, сейчас можно какие-то вещи назвать оперой, но все равно это будет классический кивок. То, чем занимаются другие музыканты, к ней очень трудно отнести. Музыка ли это вообще?

Музыка

— Леонид Валентинович, а что можно назвать новым в музыке?
— В музыке нового множество. В том, что мы называем музыкой. А если говорить о каких-то конкретных мелодиях и прочем, то ничего нового и не может происходить. Мелодии, как говорил Бетховен, в воздухе летают. Меняется язык, выражение. А все остальное остаётся тем же самым. Сейчас такое богатство всяких приспособлений, приёмов, которые даже и музыкой не называются. Любой звук является конкретной краской, которую я могу использовать как угодно. Независимо от того «9 симфония» Малера, звук трамвая или речки. Это то, из чего можно делать какое-то звуковое изображение. Так же в любом другом виде искусства.

Если в средневековой опере надел маску — и ты уже лев или Ева, то сейчас средства изобразительности стали намного изощрённее. Сейчас идёт общее смешение всех языков, глобализация, границы размываются.

Классический пример. Был фестиваль тибетской музыки в городе Осло. Это довольно-таки странно. По-моему, ни одного из тибетских музыкантов там не было. Играли, в основном, европейцы. Тибетскую музыку. Странное мероприятие… Это и есть новое.

Появляется новый художественный язык. Смешно рисовать картины в духе ранних голландцев. Это бессмысленно. И вообще живопись смешна.

Когда вы украшаете свою квартиру, вы же не станете покупать картины сумасшедше дорогих мастеров. Вы спокойно купите репродукцию Волхова или что-то иное и спокойно повесите. Это и дешевле. На самом деле вам нужно создать определённое состояние в квартире. Вы его создали быстро и дёшево, и самое главное — качественно. С одной стороны, это довольно обидно, а с другой стороны, в этом есть правда — такое положение на сегодняшний день.

Так же и с музыкой происходит. Зачем собирать симфонический оркестр, писать гигантскую партитуру для него, оплачивать коллектив и задействованных людей, если ты можешь просто взять синтезатор и изобразить то, что ты хочешь дома, в спокойной обстановке. Ты знаешь своё определённое состояние. Искусство приходит немножко в других формах, не в написании партитуры, а создании образа иными средствами. Такова судьба.

— Музыка становится не творческой, а более технологичной?
— Творчество тут не причём. Есть другие средства. У композитора процесс творчества можно изобразить так: сидит дома и пишет ноты. Даже рояль не нужен. Он слышит музыку и пишет ее сразу. А здесь требуются какие-то другие вещи: видеокамера, компьютеры. А творчество заключается в том, как это все слепить так, чтобы было выразительно и ярко.

— Но сегодня легко задать определённые рисунки, например, той же боса-новы, и не выдумывать радио.
— Вы говорите о том, как технически воспроизвести то, что вы уже слышали. Вам нужно боса-нову? Легко. Я ее сделаю за пять минут. Но это как раз и есть ремесленничество. А творчество заключается в том, чтобы создать новое. Новое по сути. Вещь, которой раньше не было. Не боса-нову, а музыку, которую можно придумать и написать, хотя это нереально. Как ты можешь передать скрип ногтя по стеклу? Это невозможно записать на ноты, но и провести надо так, чтобы было художественно. А если вы еще используете какое-либо видео, свет, цвет, а если еще и сами себя пишите, лицо, гримасы… Как это составить убедительно все вместе и является творчеством.

— Сейчас преобладает ремесленничество?
— Оно всегда было. Я бы не сказал, что его сейчас больше, чем было сто лет назад. Композиторов выпускали массу, писателей, художников. Работали целые институты. И что? Мы много их знаем? Много прочитали? Сколько макулатуры! В музыке точно такая же история. Настоящих талантов всегда было не так уж много, единицы. Факт, что ремесленничество было всегда. Если подходить с той точки зрения, что задать боса-нову, то, конечно, для этого не нужно никаких особых творческих порывов. А если говорить о какой-то конкретной песне — тут надо что-то придумать.

— Можно ли назвать творчеством рэп, использующий куски классических произведений?
— Я не поклонник рэперов. Опять же из всех рэперов, которых я слышал, по-настоящему выдающихся не так много. Это какая-то коммерческая история. А почему бы и нет? Там же нет претензий на какую-то большую музыку и поэзию. Хотя, может быть, среди них и есть талантливые люди, мне сложно сказать — не увлекаюсь ими.

Творчество

— Леонид Валентинович, какая творческая обстановка для вас может считаться наиболее идеальной?
— Мне вообще нравится творчество. В любой его ипостаси. Даже не обязательно это было связано с музыкой.

— Обилие модных тусовок, шоу-бизнес, коммерционализация повлияли на качество рок-музыки?
— Почему? Вы много не слышите настоящей музыки, потому что она некоммерческая. Но ее много. И потом страна сегодня перевёрнутая. Масса всякой музыки. Заходишь в магазин — масса некоммерческой музыки, громадное количество. Так во всех странах. У нас, наверное, это меньше, потому что у нас вообще мало музыки и всего остального.

Некоммерческая музыка на рынке дороже стоит. Это так. Чем лучше музыка, тем она дороже. Просто не все ее будут слушать, но все равно найдутся ценители. А музыка попроще… Немногие бегут на Вернера. Если смотреть на его живопись, то думаешь, что там должны стоять безумные толпы, с давиловами, с записями очередей за год вперёд. Но не стоят же! Кому это нужно? Понимаю, что это одна из вершин живописи. Кто-то понимает. А кому-то, большей части, интересно смотреть выставки голого тела.

— Авангард, гламурное творчество…
— Авангард бывает тоже вот те нате. Гламур — это не авангард. Это они придумали для себя термин и радуются сами от себя. Ну и пусть радуются!

— Вам в радость выступать с «АукцЫоном», но, тем не менее, у вас множество сольных проектов. В чём вы видите преимущества работы сольно и с коллективом?
— Преимуществ я не вижу ни там, ни там. Они разные по сути. Какие-то вещи я не могу сделать с «АукцЫоном», мне это и в голову не приходит. А какие-то штуки не могу сыграть один. Даже на физиологическом уровне. Это опять же разные технические средства. Могу так, а могу и по-другому.

— Когда вы впервые взяли в руки гитару? Кто был вашим первым учителем? На какой музыке вы учились играть?
— Первые аккорды мне показывали еще в деревне, в году 1976. Мне было 12 лет. Мой приятель показал мне первые блатные аккорды. Тогда же мне и купили гитару за 7 рублей 50 копеек. Пели Высоцкого, еще кого-то. Но мне и тогда уже нравилась неблатная музыка, уже тогда хотелось играть рок.

Не помню уже, что тогда слушал. У меня и магнитофона не было. Он стоил больших по тем временам денег. Чтобы подарили магнитофон, надо было постараться. По-моему, он появился у меня в году 1977–1978. Тогда стал слушать «Пинк Флойд», «Rush», «10 CC», «Queen». А с такими группами, как «Doors», я столкнулся позже.

— Вы поклонник классической музыки. Что вам более всего нравится из классики?
— Люблю Баха, Вивальди, Малера, Бетховена, русскую классику — Мусоргский, Бородин, хотя меньше. Вершиной для себя считаю Вагнера и Малера. Мне нравится более театральная музыка. Родители привили интерес. На слух она мне более близка. Из современных мне нравится Мартынов.

— Вы предпочитаете использовать для своей музыки творчество различных поэтов. Джойса, Дмитрия Озёрского, Анри Волхонского, Велимира Хлебникова. Как поэзия ложится на музыку?
— Трудно сказать. Мне нравится какой-то момент, я проникаюсь этим. Что-то получается, что-то нет. Есть какие-то вещи, которые принимаешь близко. Поэзию практически не читаю.

А как получилось с Хлебниковым? Прочёл несколько его текстов и ощутил некое внутреннее состояние, которое было близко мне. Понял, как это можно сделать конкретно для себя. Я же не литератор. Я слышу, как это звучит. Для меня достаточно одного звука. Хлебников меня и поразил тем, что я впервые услышал поэзию, в которой ритм, звук и глубинная энергия первична, чем вещи, которые мы привыкли считать смыслом.

Вот мы сейчас как раз с Мартыновым беседовали. Он высказал классную мысль, что с Пушкина на самом деле началась болтовня в нашей литературе. Вся русская нация была молчаливой, были знаковые вещи, которые не надо было объяснять. А «Евгений Онегин» — светская болтовня, которая в большинстве не несёт в себе ничего. Кроме каких-то единичных моментов.

А Хлебников как раз тот человек, которой этой болтовни избегал. Он понимал, что прочее болтовня, а то, что пишет он — не болтовня. Вначале было слово.
Хлебников это прочувствовал для себя и сочинял тексты совершенно другого уровня, которые и являются новой эпохой в поэзии. Рок-музыка — это продолжение тех футуристических исканий.

— Но вы и сами пробовали немного сочинять стихи.
— Иногда у меня появляются тексты, но появляются к конкретной мелодии, и подобное бывает очень редко. Просто так я не пишу. Я не задавался такой целью, потому что у меня не рождается никаких слов, не знакомо. Какие-то музыкальные фразы в голове иногда возникают. А вот словесные — нет. Для меня все едино.
— Вы помогли раскрыться группе «Ленинград». Что вас побудило это сделать?
— Было любопытно попробовать сделать что-то непривычное. Мне было интересно заниматься записью, экспериментировать. Это был опыт. Не я играю, а со стороны слушаю. Заодно и помогал, конечно. Работал как саунд-продюсер. Слушал, подсказывал, помогал выстраивать звук.

Альбом «Птица»

— Популярность «Птицы» отвернула вас от музыки подобного плана. Успех среди масс населения — это неправильный выбор пути для вас?
— Альбом «Птица» мне не нравился и не нравится по одной простой причине, что эта работа сделана топорно. Не нравится доморощенность. А не вовсе потому, что альбом имел коммерческий успех. Мне на это наплевать. Это не является для меня главенствующим. Если он есть — пусть будет. Я не против. Просто думаю, что масса замечательной музыки, которую я знаю, не пользуется коммерческим успехом. При этом нисколько не умаляет ее как музыки. А авангард… Для меня творчество — по сути эксперимент. Рождается что-то новое, чему удивляюсь даже сам. А когда ты делаешь какую-то заданную кальку, если кому-то нравится — ради бога, кому-то нравятся эти «достоинства». Чтобы добиться каких-то интересных вещей, нужно иное. Авангард или что толкает музыку в себя.

Рутину нельзя делать. В какой-то момент от нее начинает тошнить.

Песни были удачные. Этот процесс самый неконтролируемый. За исключением ударных песен.

Это как ощущение. Входишь в дом, висят картинки. Смешно, если на всех стенках один и тот же сюжет. Это выглядело бы очень дико, ужасно. Когда вообразишь, что ты создашь еще десять таких «Птиц», то становится грустно. Кому-то это нравится. Развиваться в этом направлении, делая одну картину, все время улучшая ее качество. Мне интересно параллельно заниматься и улучшением качества, и чтобы картинки были разными.

— «АукцЫон» появился во время начала творчества таких групп, как «Алиса», «ДДТ». Эти группы сильно изменились с того времени, коммерционализировались. Некоторые утверждают, что «АукцЫон» остался тем же. Ваша точка зрения?
— Слава богу, он поменялся. Дух сохранился. Мы изменились. Мне кажется, что «Алиса» и «ДДТ» как раз меньше поменялись, чем «АукцЫон». Слышал последние песни Кинчева. Я перенёс уже эту историю и давно спокойно к этому отношусь. Он по-прежнему пишет такой же крепкий хард-рок, крепкие тексты. Но это не суть. все осталось, на мой взгляд, таким же. Для меня как раз это большая беда. А может быть, пусть он будет лучше такой, чтобы не в худшую сторону измениться.

Было бы интереснее, если бы он начал открываться в каких-то других выражениях.

все, что изменяется, изменятся лишь по смыслу. Если он в прошлом говорил «люблю», сейчас говорит «не люблю». Это абсолютно одинаково, бессмысленно. все это привязано к какому-то времени, к себе, к чему-то. Это глупая поэзия, не интересная.

Интереснее, когда делают вещи, находящиеся над временем, под ним или изнутри. Это и есть живая поэзия, которая безвременна. Она более оторвана и, соответственно, более сумасшедшая. В то же время более жизненная и правдивая.

Я слышал, что делает группа «Пилот». Одна песня, которую я слышал, на Кинчева похожа, другая — на Цоя. Сыгранно все уверенно, убедительно. А на мой взгляд, это тупость. Для меня уж лучше живой Кинчев. Лучше так, чем «под «Алису». Это уж совсем примитив.

Название

— «Когда, в какой момент истории родился «АукцЫон»? Кто сказал «а»?
— На мой взгляд, это был конец 1985 года, когда стали играть по тем временам необычно. А кто сказал «а», точно не помню. На тот момент у нас уже была вполне сложившаяся группа. И был барабанщик Игорь, единственный, который умел более-менее играть, и Гаркуша был.

— Ваши пожелания всем любителям творчества «АукцЫона»?
— Стараться слушать не только «АукцЫон» — столько всего происходит! Держать хвост по ветру, морковку. В жизни много есть хорошего. Как и гадостей полно. Побольше улыбаться. Есть побольше, а то ледник какой-то на нас полезет или еще что-нибудь. Или другие проблемы начнутся…