Жизнь «Поющих гитар» сегодня

— Евгений Александрович, как протекает жизнь «Поющих гитар» сегодня?
— Сегодня мы работаем и даем концерты, корпоративные и частные вечеринки, презентации. В планах у нас, как и у всех артистов, обновлять программу, не терять форму, голос, трудовые навыки. Все очень просто. Работа, слава богу, есть, и планы на будущее тоже есть. По песенке в месяц добавляем, что-то появляется новенькое, иногда возвращаемся к старому, так как новое — хорошо забытое старое. После того, как мы возродились, уже прошло десять лет.

— Два дня назад вы давали два концерта. Что это были за выступления?
— Это были концерты в поддержку политической партии. Это была акция, где вместе с нами участвовали и другие группы.

— Евгений Александрович, что за эти десять лет, после возрождения коллектива, было интересного?
— Лично я оказался в своих пенатах. Исполняю музыку, которую исполнял в молодости, немножко в измененном варианте. Десять лет работы… Мужик бы должен перекреститься и сказать: «Слава богу, что есть работа». А когда есть работа, есть все. Все эти годы были наполнены работой. Наполненной хорошей работой без интриг, подстав, лжи, измены, предательства. И вот за это тоже спасибо. А так работа кипит — это наш лозунг.
Творческих особых находок не отмечаю. Мы просто немножко изменили свое звучание, хоровые расположения, за отсутствием Саши Федорова, немножко поменяли нюансы, но это заметно только нам. Публика особо не замечает. Чисто технологические изменения. Но курс тот же самый- на хорошую песню с хорошей мелодией, без излишнего философствования. Псевдофилософствования, как я называю.

Без поучений людей, как надо жить. Мы не позволяем учить людей с трибуны. На наших концертах люди как отдыхали, так и отдыхают и, надеюсь, будут отдыхать. Это главное. Жизнь — штука не очень легкая, и иногда надо уметь и отдыхать.

— В истории «Поющих гитар» был период обращения к большим формам. И потом было вновь возвращение к песням…
— Возвращение к эстрадной песне. Это слово не зазорное — эстрадная песня. Чисто жанра такого нет. Нет вообще классификации чистого жанра. Это не романс, не рок, не поп-музыка в чистом виде. Это эклектическая смесь, винегрет, собранный отовсюду по нитке. Получается, что мы оформляем песни.
Естественно, необходимо идти в ногу со временем. Мы не ретрограды и не остаемся на каком-то прежнем уровне, отдавая предпочтение одному жанру. Есть такие люди, которые из-за этого сами себя губят.

— Как отразился переход к крупным формам на коллективе «Поющих гитар»?
— Наш костяк не готов был к этому. Мы больше музыканты и где-то немножко певцы. А вот артисты оперные — извините. Мы к этому были не готовы. Мы готовились с большим трудом. Были, конечно, натасканы, как собаки, на это, но это очень скучно: каждый день по три концерта одно и то же, одно и то же. Это конвейер.
И кроме того, по профессиональным своим возможностям наш коллектив не был готов к роли оперных, драматических артистов. Там нужна была и мимика, и необходимо было танцевать, успевать петь в хоре и переодеваться. Для кого-то это радость со слезами на глазах, а для меня и для других моих коллег это была рутина.

А так опера хорошая. Мы ее любили. Просто работать с ней — безумие. Театр есть театр. Там дисциплина, каждый шаг отмерян.

— Евгений Александрович, насколько необходим профессионализм для исполнения эстрадной песни?
— Профессионализм и хороший вкус — родные сестры и братья. Мне кажется, профессионализм — это в узком смысле знать ноты, точно интонировать, уметь пользоваться тембрами. А в широком смысле — набор качеств, которые дают возможность человеку быть востребованным, дают возможность публике не забывать этого артиста. Это профессионал в широком смысле этого слова.
По-моему, вкус необходим во всем. В звуке, в одежде, звукоизвлечении, манере поведения дома и на работе — все это входит в один комплекс.

— Можно ли, по-вашему, выработать вкус?
— Вкус не вырабатывается. Это не физкультура. Это воспитание с детства, круг твоего общения. И нам тоже иногда изменяет вкус. Это дело очень тонкое. Нельзя сказать, что мы обладаем исключительным вкусом. Да, мы тоже иногда, бывает, занимаемся безвкусицей. Всякое бывает. Очень трудно держаться на таком уровне, чтобы не нарушать какие-то правила.
Ерунда. Все очень расплывчато. Сегодня нарушение вкуса, пошлость, завтра — востребовано и не пошло. Время диктует свои поправки.
Очень трудно дать совет, как не потерять чувство вкуса. Это то же самое, как остаться здоровым: не курить, не пить — глупость, правда. Как питаться? Одному хорошо соленое, а другому — сладкое. Нет ответа, как воспитать вкус. Мышцы можно накачать в процессе физкультуры, а вкус — или он есть, или его нет. Как и талант. На вкус и цвет товарищей нет.

— Идея возрождения «Поющих гитар» родилась в телепередаче?
— Возрождение началось с 1997 года. А в 1994 году были просто сотрясения воздуха. Это не было посвящено нашему объединению. Просто мы встречались с друзьями и давали разные интервью, если кого-то что-то интересовало. Это не служило толчком к воссоединению.
В 1997 году, 27 апреля, был концерт из восьми песен, а дальше все покатилось. На этом выступлении в «Гигант-холле» я интуитивно понял, что есть потенциал, есть порох в пороховницах. Я осознал, что дело пойдет и не ограничится 2–3 выступлениями.

Самое трудное было заявить о себе широкой публике. А вообще все эти меркантильные вопросы: заплатить за помещение, репетировать — все прошло незаметно. Надо сказать большое спасибо Грише Клеймицу, который нашел время и раскопал старые записи, быстренько их «снял», снова восстановил, снова собрал нас, и мы отрепетировали их. Ему за это огромное спасибо.

Это было сделано в очень короткие сроки. Если бы не он, все, возможно, долго бы тянулось и заглохло. Потому что, когда, говорят, перезреют артисты, у них ничего не выходит. Все осуществилось очень мобильно.

А баз особых у нас не было. У него дома репетировали, или у тех, у кого была возможность репетировать. Это не было проблемой. Самая большая проблема состояла в том, чтобы напомнить, что мы есть, что мы не умерли и еще что-то можем. Года три мы этим занимались.

— Евгений Александрович, с чем было связано то, что Анатолий Васильев на вашем выступлении сидел за режиссерским пультом?
— Поначалу он с нами участвовал. Но наш концерт шел с участием чуть ли не 12–15 человек. Это все, кто в «Поющих гитарах» состоял. Огромный коллектив. Со временем это все устаканивается, и получилось 8 человек. Как шар: не убавить, не прибавить.

— Вашей музыкальной профессии вы обязаны брату Александру?
— Я вырос под роялем. У меня раскладушка находилась под ним. Это на мне и сказалось. Потом был дирижерский институт, дирхор — Крупа, как у нас говорят: институт культуры им. Крупской.
Брат таскал меня по всем концертам, он учился в консерватории, сочинял музыку, и я слышал, как это все происходит, ощущал на себе творческие муки. Я ездил с ним на гастроли, привык к сцене и с музыкантами подружился. Все волосок к волоску строится. Естественно, я полюбил и сцену и музыку.
А вообще не хотел быть музыкантом. Хотел иметь профессию стабильную, как многие делают, а уж музыка, думал, будет хобби. А потом получилось все наоборот, что музыка стала моей профессией, а подводное плавание — хобби.

— Ваш папа был военнослужащим. А мама?
— Наша мама была певицей.

— Евгений Александрович, когда вы впервые встретились с Анатолием Васильевым?
— Он работал у брата в ансамбле. А брат меня таскал по гастролям, концертам, где мы и познакомились. Я ему приносил пластинки, записи новые, журналы. Держал его в курсе того, что сам знал. Мы обменивались информацией. И музыкой, сплетнями, слухами. Так мы и подружились.
И когда у него созрела мысль о своем ансамбле, он пригласил меня как единомышленника. Он взял не очень подготовленных, в профессиональном смысле слова, людей, но единомышленников.

Пока мы репетировали, было много названий. И «Белые ночи», «Аврора», «Летний сад», «Рассвет» — чего только не было!
А почему нас так называли? Мы сами не выдумывали. Нас так просто назвал народ. И это называние «Поющие гитары» к нам приклеилось как кличка. Так она и осталась.

— Трудно было на первых порах?
— Тогда была очень сильная, суровая цензура. А мы хотели новый жанр создать. Естественно, он был ориентирован на Запад. Поэтому нам очень сильно ставили палки в колеса, вплоть до того, что хотели разогнать. Деньги с нас снимали, чтобы мы гроши вообще получали. Мы победили только потому, что нас любила публика.
Если есть любовь народа — это все. Любую цензуру, при любом строе, если народ любит — ты не пропадешь, если выйдешь на сцену. А если нет взаимной связи между залом и тобой — тогда можно думать о чем-то другом, другой профессии.
Нас спасло то, что у нас всегда были полные залы. Нас запрещали, а народ к нам ходил, тянулся. Да и материальную прибыль государству мы большую приносили. Ничего сами при этом не получая.

— Расскажите о вашем дуэте с Александром Федоровым. Как он образовался?
— Когда я был молодым, то ходил по разным кафешкам с девушками. Выпивал портвейн. В одной из кафешек работала группа в стиле андеграунд — «Лесные братья». Мне понравилось, как они звучат, как они исполняли различные английские хиты тех времен. Там я с ним и познакомился. У него был такой голос, который я любил, манера попсово-английская.
А когда мы создали «Поющие гитары», я ему несколько раз предлагал прийти к нам. Он отказывался, не нарушая высокие принципы подвижничества. Согласился тогда, когда съездил с нами на гастроли в Москву, получил гонорар, выпил хорошего, дорогого коньяка, пожил в шикарной гостинице. «Мне нравится. Пожалуй, я буду с вами работать».

Он любил «Битлз» (The Beatles), я любил их. И у нас вместе получалось, как у Леннона с Маккартни, что-то похожее. Это было желание петь «Битлз». Он ушел из своей конторы, а со мной у него получилось. Мы с ним в «Поющих гитарах» исполняли 7 или 8 песен. А тогда это было жутко модно. Нельзя было, а мы пели.

— Евгений Александрович, а когда «Поющие гитары» впервые вышли на публику?
— Впервые «Поющие гитары» выступили в 1966 году. В военно-механическом институте. Тогда у нас сгорела вся аппаратура. Просто на сцене задымилась и загорелась. И мы оказались без звука. Исполнили 3 или 4 песни. Это было настолько жутко! Вылетели динамики, раскалились лампы. Это был блин комом.

— Можно сказать, что с песен «Поющих гитар» начался Юрий Антонов?
— Для него это был трамплин, очень мощный стимул, толчок работать дальше. До этого особой нужды в нем не чувствовалось. А после песни «Нет тебя прекрасней» ему стало легче. Ушел он от нас по особым обстоятельствам.
Когда он уходил, то оставил клочок нотной бумаги, на которой была эта песня. Он сказал: «Женя, мне кажется, эта песня в твоем исполнении прозвучит». Я ее замариновал на полгода, забыл о ней, потом наткнулся и буквально за одну ночь расписал, кому что играть. Так она и получилась.

— В песне «Нет тебя прекрасней» вами был пропущен один куплет. С чем это было связано?
— Нам показалось, что она была длинная колбаса. И мы обошлись тремя куплетами и вставили гитарное соло. Тогда это было очень модно. С тех пор как она была создана, так и осталась.

— Вы познакомились с Юрием Антоновым на гастролях в Киеве?
— В Минске. Он был на концерте и сказал, что ему нравится и он хотел бы с нами работать. «Никаких проблем, — говорим, — давай!»

— Евгений Александрович, есть ли песни, которые вам нравится исполнять? И есть ли что-то определяющее успех песни?
— Песни все любимые. Нужна, наверное, какая-то запоминающаяся мелодия. Естественно, хороший текст, там должна быть какая-то изюминка. Личность исполнителя тоже немаловажна. Все вместе играет роль. Не по отдельности, а когда все собрано воедино, симпатично. Вот тогда и получается успех.

— Как появилась в вашем репертуаре песня «Сумерки»?
— Ее написал Толя Васильев, предложил мне ее спеть. Мы ее отрепетировали. Публика ее тепло приняла. Именно поэтому она и стала нашим хитом. Бывает, что песня, которая рождается, к себе располагает. А бывает красивая, шикарная песня, а не становится хитом, не становится долгожителем. А причина — все просто. И по музыке и по словам. Какие-то они незамысловатые. Все гениальное просто, но не все простое гениально.
— Еще одна визитная карточка группы — песня-реквием «Саласпилс». Как долго шла работа над ней?
— Мы пытались сделать сдвиги к более серьезной музыке. Робкие попытки. Получилась она такая. Ее предложил Эдуард Кузинер, наш клавишник, композитор. Он у нас тогда работал. И вот в тот период, когда он был с нами, он ее и написал. Мы исполняли ее в его присутствии.
У нас была задача петь и гражданские песни. Мы заменили панегирики партии и правительству, любовь к Родине, которую заставляют любить, на наш шаг противоположный, тоже гражданский шедевр.

И дети в песне на войне гибли. Все это трогало публику, да и нам было приятно эту вещь исполнять.
Она была решена тоже в английском стиле, припев там очень похож, свежо звучала на сцене. Никто такие аранжировки не делал тогда. А репетировали над ней долго. Очень скрупулезная работа шла над ней.

— У вас всегда присутствовал женский вокал. Много лет вы пели с Ириной Понаровской.
— У нас просто такой формат: мужики и должна быть одна женщина. Правильно это или нет — но так сложилось «испокон веков». А Ирина Понаровская пришла к нам «зелененькой» девочкой. А потом из нее что-то вышло…
Ничего особенно в этом нет. Так хотел наш руководитель. Сейчас много ансамблей чисто мужские коллективы. А раньше практически все ВИА были с девушками. За редкими исключениями: «Ариэль», «Орэра». Это был как бы штамп, клише.

— Как проходил подбор материала для исполнения? И как появились в вашем репертуаре русские народные песни?
— Сейчас у нас их нет. Раньше были две песни: «Степь да степь кругом» и «Тонкая рябина». Сейчас мы не исполняем их, потому что у нас большей частью работа в клубах. Ресторанно-танцевальная музыка. Мы их восстановим, когда у нас будет больше концертов, в театральной атмосфере. С залом, занавесом, рампой. А пока мы их забыли, и необходимо их будет восстанавливать.
А насчет материала принципа подбора никакого не было. Нравится песня — пытались ее делать, не нравится — отходили в сторону. Брали то, что нам импонировало. И рассчитывали, что это понравится нашей публике. Не было никаких ни математических, ни философских законов. Воплощали в жизнь то, что хотелось.

— Евгений Александрович, чем отличалась ваша музыка в период становления «Поющих гитар»?
— У нас был свой звук, свой внешний вид. Имидж, как сейчас говорят. Было свое лицо. Все получалось как-то само собой. Какой есть, такой есть. И чем более естественен, тем лучше для сцены. Когда нет искусственных посягательств на свою внешность, вкусы, моральные устои. Естественно — всегда гармонично.

— Много ли времени уходило на подготовку песни?
— Когда нот не знали — долго. Потом, когда подучились с годами, то пошло побыстрее. Процесс запоминания, оттачивания. Получаешь как бы общую картинку. Следом идет разговор о нюансах: где тише, где громче, что выбросить, а что добавить. Были переделки на лету. А в процессе обкатки, проката дорабатывается, совершенствуется.
Васильев, наш руководитель, осуществлял аранжировки песен. Он начинал нас учить полуграмотных. Когда мы научились, то я начал писать, Юра Антонов писал, он у нас начинал, Гриша Клеймиц, после воссоединения, был у нас художественным руководителем. Сейчас у нас гитарист пишет и я.

— Есть ли перед вами цели сегодня и трудности, которые необходимо преодолеть?
— Трудности такие, что рынок переполнен музыкальной информацией. На любой вкус, в любом исполнении. Исполнять чужое нет смысла. Все к нам приезжают. Изобретать свой велосипед — тоже другая крайность. Трудность — найти песню, которая нам подходит. Как говорил Маяковский, надо перелопатить тонны словесной руды, чтобы найти одну сточку.
Так и нам приходится. Нам предлагают, предлагают. Мы что-то ищем… Трудно найти именно свою песню. Не нами написанную, а свою. Чтобы она соответствовала нашей энергетике. Чтобы была в унисон с нашими сердцами, душами — что-то такое. Твоя песня — которая удается настолько, что проникает в душу публике, зрительному залу, песня, которую можем донести. А такие песни рождаются не очень часто.
А в планах работать, работать и работать. Коли востребованы, работать больше и лучше. Иначе мы сгинем и умрем с голоду. Такая у нас магистральная линия.

— Евгений Александрович, несколько слов о вашем брате…
— С ним было все ярко — и плохо, и хорошо. По-всякому. Как и бывает в жизни. Не бывает что-то одно. Он был веселый, талантливый человек. Человек эпохи возрождения, который умел и рисовать, и плавать, шутить и роли играть… С ним было очень интересно.
Но были моменты, когда с ним было и тяжело. Так жизнь устроена. Нет такого, что хотелось оставить, а остальное — вычеркнуть.

— А в вашей жизни было плавание, спорт?
— Я занимался подводным плаванием. Все детство проездил на велосипеде, занимался легкой атлетикой в спортивной школе года четыре. Профессионалом не стал, а просто люблю спорт. В теннис настольный играл — очень мне нравился. Как ни странно, не люблю футбол. Какой-то свой мирок.

— Подводное плавание и определило ваш первоначальный выбор института?
— Да. Я учился на факультете океанологии. Я его бросил и пожалел. Не смог совместить «Поющие гитары» и океанологию. Должен был бросить «Поющие гитары» и стать океанологом или наоборот… Что я и сделал.

— Ваши пожелания всем любителям русской песни и хорошей музыки?
— Мне очень трудно говорить о русской песне, потому что я не специалист. Что пожелать любителям русской песни? Это целый океан, ниша, целое направление, которое родилось не сегодня и, наверное, не умрет никогда. Дело в том, что и там есть образцы хорошей и недостойной продукции, как и в любом виде человеческой деятельности.
Хотел бы, чтобы достойных образцов было больше — и все. Есть вещи, которые меня трогают, а есть вещи, которые мне противно слушать.
Желаю, чтобы это искусство никогда не хирело. Чтобы оно подпитывалась молодыми талантами. Потому что жить на одной Зыкиной невозможно. Необходимо, чтобы русская песня развивалась, прогрессировала в исполнительском смысле, сопрягалась с другими видами искусства. Мое пожелание — естественное стремление к хорошему. Хотя оно бесконечно и недостижимо.