Люблю слушать стариннейшую музыку в оригинале

интервью с Андреем Мисиным от 12 января 2009 года

— Несколько слов о ваших последних работах. Над чем работаете?
— Определенное время назад я решил не сосредотачиваться на глубокой работе, связанной с большим русским материалом, то, что раньше выпускал — сам пел и прочее. У меня появилось большое желание пойти вширь, пописать различную полярную музыку.

Как ни странно, в первое время все-таки было желание каким-то образом оставаться на сцене, не просто уйти в чистое композиторство и просто писать. По этой причине был интересный эксперимент, когда был еще жив Григорий Горин (русский писатель-сатирик и драматург, сценарист, телеведущий — примечание DailyBiysk.ru), который написал пьесу «Чума на оба ваши дома».

Пьеса была поставлена в театре Маяковского, я написал всю музыку и шесть вокальных треков. И в течение трех лет, что бы не делал, один раз в неделю в театре Маяковского пел этот спектакль.
Для того чтобы не бросать все резко — те же люди, аплодисменты после песен и т. д. Но это совершенно полярная музыка, написана в эстетике XVI века, основывалась на неких музыкальных пристрастиях старинной лютневой музыки и т. д. По прошествии времени написал еще один спектакль, тоже для театра Маяковского,- «Карлик», но там уже передал вокальные полномочия актерам и сказал: «Все, ребята! Напелся и наигрался в театре на всю жизнь!».

такой человек, что два-три года — и что бы ни делал, мне надоедает.
По этой причине, наверное, и оставил себе написание каких-то достаточно сложных произведений как одну из составляющих себя.

Несмотря на какие-то театральные работы, параллельно продолжал писать музыку, был ряд успешных работ в документальном кино с режиссером Мирошниченко, который преподает во ВГИКе. Он — самый главный у нас кинодокументалист, было сделано несколько хороших документальных работ, в том числе и фильм с моей музыкой, «Московский ангел», который в Нью-Йорке занял первое место на конкурсе кинодокументалистов.
Все шло одновременно. В это же время написал целый цирковой спектакль, который был абсолютно не похож на меня. Это была чистейшей воды электронная музыка из современной городской московской жизни с разными танцами. Года три работал этот спектакль, работал, работал. Параллельно продолжаются совершенно полярные работы. Мне скучно просыпаться и делать то, что делал вчера.

Допустим, возьмите совершенно разные треки, которые пишу Кристине Орбакайте. Это же полярные треки. Например, «Ты буди меня поцелуями нежными» — чисто дэнсовая электронная, и совершенно в манере «Любэ» известнейшая песня «Помни, не забывай».

Или допустим, тот же Григорий Лепс. Возьмите его альбом «В центре Земли». Там два видеоклипа на две полярные песни. На песню «Замерзает солнце» и «Она умеет делать мне любовь». Полярнейшие песни! Одна — одесско-итальянский шансон, а вторая — чистейшей воды рок страшной силы.

— С кем вы сегодня работаете?
— Люблю работать с исполнителями, которые не зацикливаются в рамках какой-то одной эстетики. Как ни странно, этой чертой обладает Кристина. Она при своем достаточно умеренном вокальном таланте умеет так полярно с песнями разбираться — тут такая, тут такая — что не становится скучной. Так же и с Гришей Лепсом работаем. Буквально вчера записывал новую красивую песню.

Все дело в том, что я отдаю себе отчет в вокальных способностях тех людей, с кем мне приходится работать. Никогда не даю песню, которую человек не сможет спеть. И наоборот, даю самую вокальнейшую песню человеку, который умеет петь. А во мне песни рождаются с завидным постоянством. Буквально позавчера Кристина получила две совершенно новые, очень симпатичные песни.

Возможно, сложится наш тандем с исполнителем Стасом Михайловым. Это мы работаем с Кареном Кавалеряном. Мы очень много с ним написали песен.

— Почему о вас не слышно?
— Люди спрашивают: куда я девался? Никуда не девался. Просто работаю. Некогда отвлекаться на какие-то посещения сайтов. А потом открою маленький секрет: я вдруг обнаружил, что мне хочется выпустить в следующем году альбом, где просто буду играть на аккордеоне. Во мне живет эта страсть. В детстве очень много играл на этом инструменте.

Есть много мелодий, которые по той или иной причине либо стали, либо не стали песнями, но сами по себе красивые. Мне вдруг захотелось взять и очень минимальным составом: контрабас, акустическая гитара, барабан и аккордеон — просто сыграть их.

Это желание во мне должно исчезнуть, а, как правило, оно исчезает после записи материала. Как только ты материал от себя отпускаешь, он начинает жить своей жизнью. Вот на пластинке выпустил — и отпустил. Пусть живет. Не собираюсь с аккордеоном ездить по гастролям. У меня есть желание. Счастливая жизнь, если ты совпадаешь со своими желаниями и живешь легко.

Но единственное, где не могу жить легко, это, наверное, глубинно славянская привязанность, с севера славянская. Очень люблю это. Это, наверное, где-то живет генетически. По этой причине накоплено много любопытнейшего материала. Но мне хочется реализовать его в тишине, не отвлекаясь на написание песен кому-то или аккордеон и всякое такое.

Наша жизнь иногда состоит из очень странных вещей. Допустим, раньше с радостью такой материал выпустил бы, но, как ни странно, поэт, с которым я очень любил работать, на какое-то время увлекся восточными теориями, потом сельскохозяйственными увлечениями внутри страны.

И вдруг он мне звонит, его зовут Сергей Патрушев, я с ним много в свое время написал музыки, и сообщает, что все, он опять готов писать. А я без него как без рук. Это то же самое, что, привыкая к одной студии, очень трудно найти другую, в которой ты что-то можешь сделать.

Помню, когда выпустил первый альбом, который на виниле назывался «Чужой», а потом на компакт-диске «Азъ есмь». Все было записано в студии Дворца молодежи. Но звукорежиссер уехал в Норвегию. Это был Игорь Замараев, звукорежиссер норвежского драматического театра в Осло. Он без работы там не остался с его талантами. Но мы остались как без рук.

Там он уже этой профессией не занимается, загружен всякими театральными мюзиклами, постановками и прочим. И ему не до записей. Последние альбомы, которые он здесь записывал, потом стали музыкой. Что группа «Альянс», Инна Желанная, «Ария», последний альбом группы «Автограф» «Каменный край» — все писалось в одном месте. Настолько все это было разное и правильное.

Вот что такое один человек в истории. Все, человек уехал. А

я так и не смог найти человека, который мог бы адекватно считывать то, что хочу!

Конечно, появилась новая музыка, новые люди, новые звуки, но те, кто хотел какого-то настоящего, живого профессионального звучания, «осиротели». Все сегодня заточено на электронику и т. д.

Что касается Сергея Патрушева, он, наконец-то, вернулся. Он под Краснодаром построил дом. Я спросил: «Зачем тебе дом под Краснодаром?» — «Понимаешь, там тепло, там здорово! Там фрукты, овощи, там до моря недалеко и вообще там погода, климат, там тишина, там не Москва». Прошел год. Звоню: «Ну как?» — «Все. Продаю. Не могу. Тоска гремучая. Здесь слишком хорошо. Не могу без Москвы». — «Ну, давай, давай». — «Все, готов опять писать, работать».Мы просто из другого поколения, из других слов.

Вот интересно. С Кареном я работаю на рынок: Пугачева, Орбакайте, Гверцителли, Лепс, Михайлов — все Карен. Что же касается глубинной музыки, которую сам, кстати, мог и хотел бы произносить, мой род — это Патрушев. Кроме, конечно, наших поэтов устоявшихся, больших, на которых держится литература. У меня много было песен, начиная от Слуцкого и заканчивая Мандельштамом. Патрушев принадлежит к тому же взгляду на поэзию. А Карен — совершеннейший поэт-песенник. У него все выстроено, вся логика конкретно под песню. Мной написано много песен, которые можно было бы спокойно спеть самому и прекрасно чувствовать себя на рынке шансона. А вот мой род это не произносит! Надо отдавать себе отчет в этом. Когда и какие слова ты говоришь.

Вот так и живу. Прекрасно. Пишу и пишу. И играю на аккордеоне…

Как смеется всегда Карен, звонит и спрашивает: «Ну, ты что?» А я правой держу трубку, а левой рукой на аккордеоне: мцик, мцик, мцик. Он: «Понял! Не отвлекаю». Вот так все и происходит.

— Выходит, аккордеон никогда не выпускали из рук?
— Практически, да. Кстати, к русской культуре пришел через аккордеон. Удивительная штука. Когда учился в консерватории, то последние три курса — заочно. Это была алма-атинская консерватория, а переехал в то время в Москву. И вот чтобы зарабатывать деньги на дальние перелеты, три года работал в Западной Белоруссии на свадьбах. Играл на аккордеоне. Иногда часов по 5–6, при свете керосиновой лампы.

Играл польки, вальсы, народные песни и прочее. Видимо, за эти три года западно-европейская, славянская, польско-белорусская культуры настолько вошли в мой организм, что было естественным результатом, когда приехал в Москву, выпустил альбом «Азъ есмь». «Чужой» и прочие — чисто славянские песни. Это произошло естественным путем. Раз! И пошло в эту сторону. Всего лишь несколько лет игры на народных свадьбах в деревнях, когда люди поют народные песни. Ты им аккомпанируешь, а в голове автоматически что-то происходит.

До этого я был не самый большой фольклорист. А тем более там такой замес! Западная Белоруссия, где одновременное влияние Украины, Польши, России. Там такая любопытная музыка!

— На каком инструменте вы начинали свой путь в музыку?
— У меня всегда один инструмент — микрофон. Немножко умею играть на пианино. Даже когда-то в ансамбле на нем играл. Но всегда был певцом.

— С Татьяной Ахрамковой, с которой вы поставили «Карлик», у вас сложился тоже творческий тандем?
— Мы просто на какое-то время сработались. Люблю на 2–3 года плотно чем-то одним заниматься. После этого мне становится достаточно скучно. Мозгам нужно что-то другое. (русский режиссер, театральный педагог — примечание DailyBiysk.ru)

Я совершенно непостоянный человек. Может, по этой причине ушел со сцены,

мне так надоело одно и то же петь! Все время быть одним и тем же.

Хотелось совершенно полярного. Хочу попробовать все. Меня многие ругают за это, но хочу жить своей жизнью.

Что толку все время приходить и говорить: «Вот я вот такой!». Это бессмысленно. Ты, в конце концов, от этого памятника и погибнешь. Он тебя и раздавит. Это неинтересно.

Я каждый день пытаюсь найти новую музыку. Не только свою. С большим удовольствием лажу по Интернету и выискиваю разных чудаков, в любых направлениях. Умею радоваться простым вещам.

Недавно Артемий Троицкий (рок-журналист, музыкальный критик — примечание DailyBiysk.ru) где-то обмолвился про американский сайт, где много русских. Один-единственный университетский сайт, где выставляются много новых русских артистов, которые посылают песни в надежде на американский рынок.

На нем открыл видео — и вдруг вижу какой-то коллективчик, который, по-моему, называется «Пролог». Парень и девушка. И такой клипчик! Получил такое удовольствие! Несмотря на то, что все, что они делают, знаю наизусть, умею радоваться простым удачам других людей.

В то же время слушаю сложнейший альбом Стинга (Sting), где он сыграл на лютне с Эгином Карамазовым. Все говорят: «А-а…» А на самом деле великолепнейший альбом, где показаны новые возможности, как можно обращаться со звуком. Как лютня звучала бы в день сегодняшний, со всеми техническими возможностями сегодняшнего дня, со всеми обработками.

Ведь нельзя делать из музыки нечто застывшее. Когда слушал этот альбом «Стинга», ловил себя на мысли, что мне это нравится еще и потому, что звучит так современно! А не застывшее, из того века.

И в то же время люблю аутентичнейшую стариннейшую музыку слушать и в оригинале. Короче, живу своей жизнью.

— В свое время вы, как и Сергей Патрушев, тоже убегали в деревню?
— Не то чтобы в деревню. Даже сейчас скажу такую вещь: построил себе дачу в лесу и думал, что я там ух! А получается, что там бываю в году дней двадцать. Белки, лисы, птицы. Иногда туда приезжаю и даже гитару не расчехляю. Выйдешь на крыльцо, сядешь — и так хорошо! Там не надо искусственной музыки. Сама природа — музыка. Начинаешь получать удовольствие от естественной музыки, музыки природы.

— Недостижимый идеал?
— Если ты захочешь добраться до музыки природы, тогда лучше ехать на Восток. Именно по этому принципу выстроены все восточные философии и прочее. Ты должен раствориться в этом. Как правило, человеку, который что-то создает сам, растворения в природе в течение трех дней может хватить на ближайший год собственной работы.

Но не надо приезжать на природу, вытаскивать гитару, жарить шашлык и на весь лес орать песни. Это исключено. Если ты не слышишь природу, ты не слышишь ничего.

— Это сродни тому, как русские композиторы прошлого, подобно Мусоргскому, «припадали» к народному творчеству перед созданием своих шедевров?
— Нет, Мусоргский не особо «припадал» в период, когда он уже писал. Если человек общается с некоей народной культурой, то все-таки это должно быть заложено либо в раннем детстве, либо в ранней юности. Где-то там. Спустя какое-то время это начинает в тебе откликаться.

Удивительный эффект! Это то же самое, что я учился играть на аккордеоне. Он остался со мной на всю жизнь! Были смешные моменты, когда в студии записывал партию органа, а мне говорили, что «ты на органном тембре играешь, как на аккордеоне или как на баяне». А у меня мышление достаточно народное. Баян и аккордеон — инструменты народные, и детей, как правило, учат на неких образцах народной музыки. Вот это осталось и спустя какое-то время проявляется. Все идет из ранних лет.

У Мусоргского — да, потому что в детстве он был окружен огромным количеством народной музыки — от няни, которая пела, и заканчивая тем окружением, в котором он жил, а там звучала только народная музыка.

Как правило, человек, приезжая куда-то, начинает учиться. Главное, чтобы учеба не испортила его генетический код. А во время учебы наступает увлеченность современными произведениями.

Почему во всех консерваториях студенты пытаются писать в какой-то ультрасовременной манере, типа авангард и прочее-прочее, не понимая, что надо вылавливать не это, а генетические предрасположенности. В конце концов, получается смешная вещь — они все пишут, пишут, пишут.

Спустя 20 лет они начинают писать нормальную музыку. В том отношении, что она совпадает с ними и обществом, и все понимают: да, теперь это он. Так любой художник проходит такой путь. Не говорю про свое увлечение группами типа «Лед Зеппелин» (Led Zeppelin), «Эмерсон, Лейк энд Палмер» и прочее.

Когда я прошел это и очутился на другой территории, более связанной с самим собой, я не перестал их любить, а перестал их слушать!

У меня дома просто богатейшее собрание исполнений всех рок-коллективов. Видео, медиа — чего только нет! Я не слушаю это, отдал должное своей молодости. У меня есть все. В любой момент, когда наступит ностальгия и захочу послушать то или иное произведение, точно знаю, что оно у меня есть. Но это уже дань уважения, хотя и отслеживаю дальнейшую судьбу этих людей.

Не собираюсь играть в этой манере, но мне эти люди просто нравятся.

Есть такая группа — «Police», которая собралась вновь и поехала на 1,5 года в мировое турне. Стинг вернул своих музыкантов, и они пустились в тур. Буквально неделю назад вышел диск, и я его вчера купил, он у меня перед глазами лежит. Концерт из Буэнос-Айроса этих старых дядек, которые 25 лет назад взорвали мир песнями типа «Roxanne» и прочее.

Прошло 25 лет. Эти люди играют так же клево, так же вкусно, так же агрессивно. Такие дедушки. Это то, кстати, чего не хватает нам. Почему-то наши взрослые музыканты, это, наверное, связано с тем, что не настолько уж была честная их музыка, с таким упорством работают и в дне сегодняшнем! Эти люди уже отяготились деньгами, дачами, яхтами. Нерв ушел.

Слушаю наших рокеров и понимаю: все пусто. Я сужу по музыке моего товарища, Андрюши Макаревича.

Мы с ним в хороших отношениях. Но новую его музыку, честно говоря, слушать не готов. А касаемо музыки из того времени — могу подписаться под каждой песней. Она, как оказалось, соответствовала ровно тому моменту, а сейчас является просто ностальгией. Это жалко.

А возьми любую песню «Led Zeppelin»! Что тогда она соответствовала, что и сейчас.

— Есть ли потребность композитору оставаться современным?
— Дело не в современности. Что касается рок-музыки, как правило, настоящий рок пишется на злобу дня. И тут все начинает зависеть от таланта. Если на злобу дня получается так талантливо, что входит в категорию уже как предмет искусства, начиная от вокальных способностей и заканчивая какими-то новаторскими аранжировками и т. д. — это то, на чем можно учиться. Как бы из этого составляется учебник.

Любой хороший композитор понимает меру таланта своих работ. И, как правило, если его дорога заводит не совсем туда, он должен уметь оглянуться, посмотреть и сам на себе поучиться. Иногда талантливые произведения появляются в период безрассудства. Когда ты пишешь по наитию без всяких учебников. Иногда дают тебе возможность понять меру этой безрассудности, когда ты уже обременен временем, долгами, делами. Оглянувшись назад, ты иногда понимаешь, что в безрассудстве твоем была заложена некая правильная идея, и если ты от нее оторвался, то попытайся вернуться к этому безрассудству. То есть отрешись. Опять же чисто психологически.

По себе знаю, что чем меньше имеешь, чем меньше отвлекаешься на какие-то бытовые моменты, тем легче писать. Когда ты встаешь утром и думаешь о том, что на даче нужно починить кран, а также крышу — забудь о музыке. Ты предоставлен самому себе, свои мыслям, своей голове.

А самый страшный момент — это деньги. Как только ты проникаешься мыслью, что надо заработать денег, ты вступаешь на опасную тропу. Надо отдавать себе отчет: сумеешь ли ты вступить на нее, заработать денег и опять заняться сам собой, что в принципе делали все большие композиторы во всем мире. Как правило, чистое творчество денег не приносит. Поэтому иногда многие композиторы обращались к прикладному — написание песен, спектаклей, музыки кино и прочее.

Как только количество заработанных таким путем денег начинает тебя радовать, ты можешь принять прикладное за настоящее. И сказать себе: «Так вот же я! Так вот же! Я так это хорошо пишу, да еще деньги за это получаю!». И муза все дальше, дальше, дальше.

Недавно смотрел фильм о нашем художнике, который уехал в деревню и начал писать деревенские картинки. Они были очень хорошие, он устраивал выставки во всем мире. Он рассказал там свою любимую старинную притчу про одного старого еврея, Зусю.

Когда настало время помирать, он собрал родственников и сказал: «Вы думаете, что я сейчас умру, и бог меня спросит: «Зуся, почему ты не стал Моисеем?». Нет, вы ошибаетесь. Бог меня спросит: «Зуся, почему ты не стал Зусей?»

Когда я это услышал, просто обрадовался. Человеку дается одно, и Бог спросит его: почему не стал собой? Это потрясающе! Человек должен стать собой. Независимо от музыки. Просто собой. А для этого человек должен уметь радоваться жизни.

Позавчера сделал одну песню и послал Грише. Так совпало, что в тот же день он записывал еще одну мою песню в студии. А они обе балладного типа. Он говорит: «Ну, брателло, я че-то не могу две баллады подряд воспринять!» И вот вчера вечером сел и сыграл эту балладу на гитаре в стиле рэгги, и понял, что это — не баллада. Что это очень красивый, фасонный, модный, вкусный и достаточно умный рэгги. Причем, с музыкой, и прочими пирогами и т. д. Так обрадовался, что полночи не спал.

Чтобы сообщить это Лепсу, мне надо сегодня включить инструмент, наиграть, спеть и самому послушать. Каждое произведение, которое делаю, сначала пишу, думаю, пробую, слушаю и только потом кому-то показываю. Я должен получить удовольствие от этого произведения сам. Какой бы простоты или сложности оно не было.

Я могу ошибаться. Допустим, есть в репертуаре Гриши песня, которая не выходила на пластинках, но предыдущий концерт Лепса назывался от нее — «Слова». Правда, я немного поругался: песня моя называлась «Все остальное — слова». Спрашиваю: «Почему так коротко?» — «Так длинная фраза». — «Сейчас концерт назовешь „Слова“, потом — „Музыка“ и т. д.»

Это удивительная песня, просто потрясающая. Он говорит, что люди зажигалки включают и начинают мне подпевать. Она о любви. Мы с Кареном, кстати, ее написали. Она еще не выходила, хотя он давно ее записал и в концертах работает.

Так вот я песню не узнал. Сделал ее такой красивой, расцветил симфоническими звуками, пятым, десятым. Прошло три месяца. Думаю: что он не вставляет? Оказывается, он все выкинул, сыграл просто: орган «Hummond», гитара, барабаны и спел. Красотень в чистом виде!

Нельзя разукрашивать то, что в разукраске не нуждается. Это тоже опыт. Все стараются замаскировать простенькие свои мысли в какие-то звуки. А хорошие мысли маскировать не надо.

— В свое время вы сами начали исполнять песни, потому что не нашли своего исполнителя. Сегодня он вами найден?
— Я имел в виду всего лишь одну музыку, которую, кроме меня, никто даже не согласился бы исполнять. Это удивительная вещь, но мы с Патрушевым на эту тему позавчера говорили. Он сказал: «Ты не можешь отдать свою христианско-славянскую северную музыку никому. Никто даже близко не подходит к этой теме». — «Вот бы собрать людей, которые спели бы эту, эту и эту песню». — «Успокойся! Такую музыку пространство воспринимает только от тебя. Как бы ты несовершенно не пел ее, или как бы ты ее неумело не записывал».

Это принцип Мусоргского. Как бы неумело он не писал партитуры, но он делал именно так, и по-другому он не мог делать.

Вот это касается моей составляющей, которая называется не русская, не славянская, не близкославянская музыка. Нет людей, которые в эту сторону, в этом направлении работают. Как ни ходили, кроме меня, так никто и не ходит. Это очень ответственная и страшная тема. Это та музыка, в которой один неверный шаг — и все превращается в пафос.

Как-то давал интервью и девушка спросила: «А как мы назовем статью? Вообще вашу музыку». Я сказал, что моя музыка — мюзикл для одного человека. Я пытаюсь прожить разные жизни.

Между прочим, сейчас гораздо лучше пою и лучше запишу новые произведения.

И все это благодаря поп-музыке. «Выпивая» другой репертуар, начинаю вдруг понимать что-то новое. Григорий мне говорит: «Вот песня „Слова“…» Я отвечаю: «Хорошо спел». А он: «Блин, мне не удается повторить так, как ты ее спел!». Это мне говорит Лепс, не самый плохой певец.

Важно не бесконечно правильное выпевание нот, важно, чтобы все было правильно эмоционально. Раньше я это не совсем понимал. Мне казалось: да, блин, информация и сама дойдет. Но не в полновесном восприятии.

— Вы как-то сказали Кормухиной, что на сцене не надо Станиславского…
— Это другое дело. Я отношусь так к своей музыке, про которую мы говорим. Здесь в легкую работает некий принцип безликости. При разговоре о вечном, автору и исполнителю надо быть все-таки, как в церкви, как поют православные певцы или католики. Ты же не выделяешь их, церковных исполнителей, поименно в хоре. И даже солистов не выделяешь, потому что это некая отстраненность от себя во время исполнения.

В данном произведении ты — не главный. Главный — произведение. Это идет от фольклора.

Об этом мы говорили с моими друзьями. Есть замечательный коллектив «Сирин», где руководитель Андрюша Котов. Мы часто говорим на эту тему. Они здорово все поют. Кого-то одного выделить невозможно. Звучит совместно, хотя по очереди и солируют.

Это когда ты обращаешься к культуре, которая зафиксирована веками. Вот тут примерно такой подход. Честное отношение к материалу. Не ты его изобрел. Ты можешь быть только его проводником.

А вот в других видах культуры — в поп, рок — там все с точностью наоборот. Там без лидера делать нечего. Потому что содержание: yes, no, girl, baby-baby. Это тоже красиво, но там на этих словах основаны все распевки, для того, чтобы делать коммерческую музыку.

Если ты будешь задумываться в момент исполнения популярной песни о смысле песни — получится бессмыслица. Ты должен радовать людей тембром своего голоса, телесами, красотой и прочее. Ты должен давать народу радость песни. Поэтому они тяжелыми не бывают. Даже самые смурные баллады в поп-музыке банальны до предела.

Как-то у Гилмора (David Gilmor) спросили: «В чем вы видите секрет „Пинк Флойд“ (Pink Floyd) и радость?» — «Самая главная наша радость, что мы пишем достаточно непростые тексты, а народ их понимает и любит». Он даже не о музыке сказал, а о текстах. Там отдают отчет, что они слушают.

Как-то в Америке спросил своего товарища: «Вы тут все, наверное, влюблены в Майкла Джексона и Мадонну?» Он говорит: «Не-ет. Майкл Джексон и Мадонна — это суперстары. Это даже не обсуждается. Они заработали много денег, и это тоже не обсуждается. А мы, вот я, например (он — член администрации Клинтона) люблю Лу Рида, Тома Уэйтса».

Джексон и Мадонна — состоявшийся факт. А вот любить можно то, что хочется любить. Когда он сказал про Лу Рида и Уэйтса, я очень обрадовался. У нас тоже в администрации многие любят «Машину времени», Цоя, «Воскресенье» и прочее. На чем вырос — то и любишь.

Вчера видел фрагмент какой-то программы, где кто-то против кого-то бодался. Они все, как на подбор! Все от «Фабрикантов» до Алены Свиридовой. Представители Первого канала.

Включаешь Второй канал — видишь других людей. Умение войти в этот мир и приспособиться дошло до маразма. У нас стали лица каналов. Ладно, политические лица или дикторы. Но артисты! Представляете, говорят: «Ты — артист Второго канала». «Я — артист Первого канала». — «Я артист — небесных сфер» — «Нет, я артист заднего прохода».

Я не обращаю на это внимание. Мне некогда. Просто любопытно, когда люди искусственным образом сидят и начинают друг другу хлопать, вымучивать улыбки — это все видно. Они просто играют в эту игру. Каждый ищет себе возможность где-то просуществовать.

— Ваши пожелания всем любителям хорошей музыки?
— Надо уметь радоваться любой музыке и только. Даже если ты на короткое мгновение влюбишься в музыку, которую разлюбишь через две недели — в этом нет ничего страшного. Я тоже однажды услышал группу «Джетро Талл» и сказал: «Вот фигня какая-то», а через год она стала одной из любимых мной групп.

Человек — несовершенная штука. Он может что-то не понять. Самое главное — не отрицать, не пинать ногами то, что не понимаешь. Может, через год ты станешь самым большим любителем этого.

Желаю, чтобы в Новом году люди забыли слово «кризис». Чтобы все удачно его преодолели. Это не только финансовая, но и моральная катастрофа. Желаю, чтобы люди меньше обращали на это внимание, чтобы шли на улицу гулять и дышать свежим воздухом. Будьте счастливы!

Беседу вел Евгений Гаврилов