Лидер «Ю-Питер»: из песни слова не выбросишь

— Вячеслав Геннадьевич, несколько слов о ваших ближайших планах? В 2007 году вышло два альбома с вашим участием — «Модель для сборки» и «Богомол».
— Мы еще успели записать в 2008 году третий альбом, двойной. Поэтому в этом году, думаю, мы ограничимся гастролями.

— Чем была вам интересна работа с молодыми исполнителями? Как вы попали в проект Василия Гончарова?
— Меня пригласили как исполнителя. Я в общем-то соблазнился возможностью поработать в студии. В этом проекте мы работали в основном вдвоем с Василием, потому что те люди, которые предложили и представили свои песни, появились на последнем этапе.
В принципе, я выступал в качестве исполнителя. Приходил и на готовую фонограмму записывал вокал.

— Альбом «Богомол» вы писали три года? Была информация про Андалузские горы и Берлин, которые служили фоном для его написания.
— Да, альбом мы писали в горах. В Берлине делалась подготовительная работа, всякие технические процедуры, поскольку продюсеры наши, Бен Киндер и Пауль Грау, были из Германии. А в основном, где мы принимали участие, была студия в горах.

Горы, конечно, повлияли на альбом. В какой мере — не знаю, это судить слушателям, но для нас это было комфортное студийное времяпрепровождение. Не в том смысле, что мы там загорали, а в том смысле, что там было тихо и спокойно. Там кругом плантации, нет людей. Некому мешать, не на что отвлекаться. Мы просто жили в горах. Каждый раз, выходя из студии или из спальни, мы автоматически выходили в горы.

Все горы, которые были в моей жизни, производили на меня большое впечатление. Мы живем не в горах, и все, что не обыденно, на меня действует.

— «Богомол» многие считают лучшим альбомом «Ю-Питера». Три года — это много или мало?
— Это достаточный срок для данного альбома. Есть альбомы, которые писались дольше, есть альбомы, которые писали меньше. Очень важно, что мы делали его не торопясь. Это для нынешнего времени существенно.

Мне кажется, что самый важный критерий данного альбома — добросовестность. Конечно, он тоже оценивается по многобалльной системе, но в данном случае мы очень постарались.

— Как появлялись тексты к альбому? Как рождался тот синтез музыки и слова, который лежит в основе хорошей композиции и успешного материала?
— В том случае, когда я использую свои тексты, чаще всего получается таким образом, что на музыкальную основу уже пишу тексты. Представляю себе акценты какие-то. Это по сути дела как бы конструктор. Когда собираешь текстовую основу, такую, чтобы вписать её в музыку.

— Что такое коллективное просветление в группе?
— Это дар Божий, когда такие вещи происходят. Это трудно с чем-то сравнивать. Потому что для человеческого общества это наивысшее достижение — коллективное просветление. Это легко можно сравнить, например, с коротким выездом в горы. В эту погоду, при эпидемиях и прочее.

— В песне «Богомол» вами использован ироничный речитатив. Означает ли это, что на первый план вашего творчества выходит слово, а не музыка?
— Нет. Это всего лишь прием. Ни больше, ни меньше.

Это более театральный способ использовать тексты. Но чаще всего так происходит потому, что-либо требуется психоделический уклон, либо подобное ему, где это бурчание создает какую-то недостающую напряженность или придает какой-то драматизм. Это краска.

Речитатив — это такой же музыкальный инструмент, как и все остальное. Также, как голос. Это музыкальный инструмент, но помимо того, что это уникальный музыкальный инструмент, он еще расшифровывает, упрощает мысль.

Сама по себе музыка, ее язык — абстрактны. Они дают волю воображению. А когда мы используем общепринятые человеческие слова, то мы, конечно, сводим все к какому-то знаменателю.

— Важна в песне музыка, текст или эмоция?
— Эмоция — это такая вещь, которая существует независимо от того — поняли вы текст или не поняли. А музыка — это, действительно, эмоциональный язык. Он может воздействовать на любого человека. Даже на того, который упорствует и очень сильно не хочет понимать то, что ему говорят. Это такое орудие, газообразное. Оно проникнет, независимо — хотим мы этого или нет.

— О чем фоновая песня «Богомола»?
— Это просто вокализ.

— Какую песню из вышедшего альбома вы отметили как вашу творческую удачу?
— Здесь можно сказать так — из песни слова не выбросишь. Мы работаем в таком общепринятом формате. Можно по-разному воспринимать эту музыку на эмоциональном уровне, но, с точки зрения конструкции, это песня. Там есть припев, там есть запев, где можно упрощать, где можно усложнять. Но по сути дела песня — она и есть песня. Это краткосрочный вариант самовыражения. Вот и все.

Не хочу ни преуменьшать значение этого, ни преувеличивать. Много песен в альбомах, но чаще всего одна звучит и в лучшем случае остаётся в памяти надолго. А остальные просто пролетают мимо. Поэтому чаще всего воспринимаю все именно альбомами.

Когда таких песен несколько, то в них можно выразить какую-то мысль, более-менее внятную.

В каждой песне по-своему с разных сторон человек пытается подступиться к чему-то основополагающему. Это я говорю условно. Потому что если мы берём эти десять составляющих, то каждая из них должна по идее какую-то свою задачу выполнять в том или ином смысле.

Поэтому я ничего не могу выделить, все воспринимаю как градостроитель в целом. Я не умею выделять какие-то особенности или ещё что-то. Если мне в целом нравится, я принимаю это целиком. Если мне не нравится, не буду копаться и искать какой-то жемчуг в этой навозной куче.

— В 2007 году в продажу вышла ваша книжка «Виргостан» и книга «Антидепрессант».
— «Виргостан» ещё можно назвать с каким-то условием, что это — моя книжка. А вторая — «Антидепрессант» — совместная.

— Что подтолкнуло вас обратиться к прозаическим формам? Чем интересна была для вас работа над этими книгами?
— Это самое доступное для меня средство сейчас самовыражения, на данный момент. Когда находишься все время в дороге. Писательство как раз не требует коллективного просветления.

В прямом смысле. В каком-то опосредованном виде оно, конечно, на меня влияет. Атмосфера, которая окружает меня вокруг.

Меня больше всего привлекает производственная простота. Сел и пиши себе — вот и все. Никаких не нужно специальных средств технических. Громоздких. Таких, как например, студия и все прочее. Вполне самостоятельный вид творчества. Для меня это очень полезная практика. Терапевтическая.

— Планируете ли выпуск еще каких-либо книг?
— Я пишу, но не планирую выпуск. Это не от меня зависит. Это происходит по мере созревания.
— Владимир Даль писал свой словарь всю жизнь. Как долго рождался «словарь житейских состояний»?
— Я его долго накапливал, а потом писал это, уже не имеет значения сколько — год, два или три. Это накапливалось и накапливалось. Это такой формат творчества, грубо говоря. Я это называю извращением ума. Не в узком смысле, как понимается извращение, а в том смысле, когда человек рассматривает принятый в определении предмет с разных сторон, в совершенно неожиданных ракурсах.

— Как состоялся ваш творческий союз с Николаем Якимчуком. Как вам удалось написать книгу вдвоем?
— Мы вначале просто познакомились. Мы с ним были знакомы долгое время. Коля — опытный писатель, и в основном промышляет тем, что он — драматург и пишет пьесы. Помимо этого он еще является редактором ежегодного литературного альманаха «Петрополь» и вообще помогает многим поэтам, выпускает какие-то издания, недорогие и немногочисленные. Вот такой пишущий деятель, скажем так. Вот он меня и подвигнул.

А как мы писали… При нынешних возможностях технология простая. Я посылаю Николаю какую-то затравку, а он мне присылает какое-то продолжение. И так туда-обратно. Либо он мне присылает какую-то заготовку. Так что это ответ-вопрос по сути сделан.

— Песня «Лабрадор/Гибралтар» закончила ваше обращение к социальной тематике. Когда социальная тематика рока начинает раздражать?
— Когда берешь в руки газету или включаешь телевизор. А в роке, когда псевдопатриотические призывы, лозунги. «Апрельские тезисы», нравоучения.

— Что, по-вашему, должен выражать идеальный рок?
— Думаю, то же самое, что и общие общечеловеческие идеалы. Социальность — такая вещь, которая меняется каждый день. Пока ты напишешь про это песню, она уже устареет.

— Что вам помогло в тот тяжелый для вас период не окаменеть и сохранить себя как музыканта и творческого человека?
— Я просто окаменел. Просто потом меня вытащила мистическая сила.

— Что необходимо музыканту и композитору для творческого роста?
— Честно говоря, не знаю. Это ответственное пожелание, и я не берусь что-то говорить про это, чтобы навести какой-то порядок. Со своей стороны я держу себя в ежовых рукавицах.

— Что подпитывает ваше творчество?
— Аскетизм во всем. Я в данном конкретном случае, поскольку каждый человек — это отдельная история, и тут не действуют никакие законы, никакие закономерности. Нужно полагаться на Бога и тут уже смотреть по разумению. А больше, в общем-то, полагаться и не на что. Так что тут все очень просто.

— Неужели период «Наутилуса Помпилиуса» вы считаете своим позором?
— Это неправда. Кто-то имел неосторожность написать что-то такое, не вникая в суть сказанного. И это быстро пошло по рукам. Вы не первый, кто заразился этим.

Можно рассматривать в целом весь свой период прошлой жизни позором. Тем, что мы люди грешные. И так далее и тому подобное. Но «Наутилус», как элемент этой жизни грешной, не является причиной этого позора. Вот в чём дело. Он присутствует в общей системе позора.
И потом нужно учитывать, что понятие позор, и позорище, и зрелище — это все одного поприща.

— Хотелось бы вам что-то поменять в прошлом?
— Любая теория требует практического подтверждения.

— «Вся быдловатость происходит от недовоспитанности». Какой рок нужен сегодня?
— Рок вообще не в силах превращать. Это всего лишь прикладное явление в нашей жизни. Он может лишь улучшить или ухудшить настроение. В лучшем случае он может заставить человека задуматься над чем-то или проникнуться проблемой. Или ощутить фибры души своей. Просто как-то оживиться человеку. А все остальное человек должен сам делать.

Потому что словесное понятие рок, музыка, литература, еще что-то — это всего лишь общие понятия, условные, которые складываются в определенных комбинациях по-разному. И есть люди, которым наплевать на все эти условности. Есть люди, которые понимают этот язык, есть люди, которые не понимают этот язык. А есть люди, которые принимают эти определения, а есть которые просто отвергают их. И тут заставить человека невозможно.

Есть, на мой взгляд, критерий, который последний в человеке остался — это совесть. К этому понятию всегда надо стремиться.

— Что не хватает сегодня на медийном пространстве?
— Не хватает, конечно, исполинского. Все, знаете ли, мелкое, приспущенное.

— Перевелись богатыри на земле русской?
— Да нет, они не перевелись. Они просто удалились в другую плоскость. И потом это не только на Руси, это общемировое явление, тенденция. Но, видимо, такой промысел божий, что все у нас так мельчает. Мы, наверное, должны это осознать и научиться ценить. Чтобы отличать большой кусок от мелкого.

— В одном интервью было написано, что вы долго жили в Питере без ощущения этого города.
— Я вынужден отвечать на слова, которые не слышал. Для меня это пустые слова, я их не говорил. Формулировка какая-то дровосековская. Кто-то написал, вот он и должен ответить за это.

Но для меня любой период переживания какого-то нового пространства — всегда болезненный процесс. Так было всегда. Меня в 15 лет увезли с родины, и так складывается, что я все время куда-то переезжаю периодически. Это, конечно, нелегкий процесс — вживаться в новый организм.

— Как вы относитесь к гастролям?
— По большому счету я разделяю — есть студийная работа, а есть гастрольная работа. И есть определенные предпочтения. По отношению к гастрольной работе я предпочитаю студийную.

— Ваши пожелания всем любителям «Нау» и вашего творчества?
— Прежде всего, пожелаю крепости духа. Крепитесь, товарищи! Не позволяйте себе озлобляться, пакостить. Содержите свой ум в прохладе воздержания.